Сверхзадача [Дело Килиоса. Сверхзадача. Возвращение «Викинга».] - Иштван Немере

Канал связи включался через определенные промежутки времени и задушевно перечислял повреждения — их оказалось очень много. Тем же голосом «мозг» сообщал о корректировке курса, для этого включались двигатели коррекции. Их тяговые усилия вызывали гравитацию. Меня в таких случаях бросало на стенку. При таком масштабе разрушений просто удивительно, как сохранился «мозг», тон которого излучал спокойную уверенность проникновенным голосом актера геовидео. Именно это меня и раздражало. Я не сомневался в размерах катастрофы. Времени было у меня немного. Надо что-то предпринимать.

От носовой части корабля, где смонтирована система жизнеобеспечения, я был отрезан анфиладой разрушенных отсеков. В них господствует смертельный космический холод, а главное — космический вакуум. Я не смогу без скафандра пройти в носовую часть корабля. Скафандры, сложенные в гардеробе у первого входного люка, также были вне моей досягаемости. Что же делать? На ощупь добрался до люка и вошел в соседний отсек. Стало труднее дышать. А что, если воздух на исходе? Разделю участь Лены и остальных членов экипажа? Велика ли разница — погибнуть от удушья или от внезапной разгерметизации! Лена погибла. Экипаж погиб. На чудо я не надеялся. Временами меня охватывало такое отчаяние, что хоть вой. Тишина в мертвом корабле, или почти мертвом, утвердилась космическая, и я перестал прислушиваться к чему-либо. Наверное, потому я не сразу обратил внимание на тихий стон, доносившийся по переговорному устройству. Я громко позвал, прислушался — ответа не последовало. Кричу в аппарат во весь голос, а в ответ лишь негромкий стон, бессильный превратиться в нормальную речь. Кто-то ждет помощи. Может, Лена? Мысли лихорадочно роились в голове в поисках выхода.

…Это было мое первое космическое путешествие. Теперь я знал, что и последнее. Мое положение осложнялось тем, что я, как и Лена, не был членом космического экипажа. Мы — геологи, сотрудники Центрального Горного Музея. Наше участие в нынешней экспедиции было продиктовано недостаточностью результатов предыдущих исследований. В программу нашей подготовки не входило изучение всех систем «Электры», нашего огромного космического дома, в лабиринтах, в бесчисленных переходах которого я так беспомощно мечусь. Вход в отсеки, в лаборатории, в навигационные помещения, в жилые каюты открывался с продольных переходов. По переходам, узким и состоящим из одних углов, нелегко было передвигаться даже при ярком освещении. Что же говорить о непроницаемом мраке, затопившем внутренность корабля из-за аварии!

В момент аварии я находился в одной из лабораторных комнат — они же и склады. Под лабораторными отсеками располагался энергетический. Мне, естественно, туда не нужно. Во что бы то ни стало, я должен выбраться в носовой отсек. Лена, вероятнее всего, находится там. Я отчаянно верю, что слышал ее стон. Во что бы то ни стало я должен быть рядом с нею. Вот если бы хоть немножечко света. А так… я ориентируюсь в переходах корабля хуже некуда. Вообще о космических кораблях я знаю столько же, сколько знает средний читатель научно-популярных журналов. Согласитесь, в моем положении этого крайне недостаточно. Я продвигался, с трудом нащупывая дорогу, открывая люки один за другим. И ничто не указывало, что я иду правильно. Невесомость сделала бессмысленными понятия «верх» и «низ». Я мог в какой-то мере полагаться на неуверенные «налево» или «направо». Не знаю, сколько прошло времени, но я решил связаться с «мозгом». Попросил сообщить, двери каких кают, люки каких отсеков заблокированы по аварийным соображениям? Точные и в то же время многословные ответы «мозга» помогли мне. Многословие раздражало — каждый раз ответы и сообщения «мозга» начинались бессмысленным «Внимание!..» И вся информация повторялась дважды.

Мне удалось добраться до двух верхних отсеков. «Верхние» в условиях невесомости — понятие относительное. Это те, что находятся в носовой части ракеты. Я столько открыл люков и дверей, столько выслушал автоматических разъяснений «мозга», что окончательно запутался. Прежде, чем открыть дверь новой каюты, мне следовало плотно закрыть дверь предыдущей. В полном мраке я ошибался и открывал только что закрытую дверь, и тогда шел в обратную сторону, пока не обнаруживалась ошибка. Господи, сколько же этих кают на корабле!

Наконец, в одной из открытых дверей я увидел слабый проблеск света. Так светятся люминесцентные индикаторы скафандров. Скафандр! Когда я потерял уже надежду на какой-то исход, передо мной возник скафандр, и я почувствовал себя полководцем, выигравшим рискованную битву. Я втискивался в это сложнейшее изделие с такой поспешностью, с такой нервозностью орудовал ключами, дергал «молнии» и нажимал на защелки, что в какой-то миг засомневался: вдруг что-нибудь сделано не так! Заключительные операции влезания в скафандр я проделал осторожнее и успокоился только тогда, когда на затылке защелкнулся замок шлема и одновременно загорелась лампочка. Ее лучи бросили резкие тени на стены кабины.

Теперь я знаю, куда идти. Я вижу, куда иду. Заминка вышла, когда я открыл шлюз в проход перед последним отсеком. Я не обратил внимания на тончайший слой инея, осевшего на металлических деталях шлюза. А это означало, что за люком царит космический холод и коридор разгерметизирован. Как только я надавил на люк и он резко, пожалуй, даже слишком резко подался наружу, какая-то сила вырвала меня из каюты, в которой я одел скафандр, и швырнула меня в хаос разрушенного перехода. Вокруг меня взвихрились куски защитного пенопласта, оборванные кабели оплели меня, как щупальца осьминога. Мое хваленое самообладание в этой неимоверной мешанине испарилось в единый миг. К счастью, длилось это недолго. Психологически я был готов к любым неожиданностям. Время для их преодоления сокращалось. Сейчас любой открываемый мною люк может преподнести какой-нибудь сюрприз. Я осторожно переберусь через разрушенный проход к носовой части «Электры» и… кто знает, какое зрелище откроется мне за первой же дверью. Хорошо, если это будет рваная обшивка, покромсанная изоляция, перепутанные кабели и провода. А если вздувшиеся тела моих погибших товарищей?

Судьба избавила меня от такого зрелища. Я с большим трудом перебрался через разрушенный коридор и, когда открыл первую дверь, плотная струя сжатого воздуха каюты ударила меня в грудь. Я быстро, насколько позволял неуклюжий скафандр, вошел в каюту и закрыл за собой люк. Каюты здесь уцелели. Вакуум автоматически устранялся нагнетателями воздуха. И где-то здесь должна быть Лена. В последние часы я не слышал стонов, но до боли в сердце надеюсь, что она жива. Если только удар метеорита не застал ее в разрушенном проходе — она ведь торопилась ко мне!